|
Ванна Roca MALIBU 160 х 75 ножки , ручки
Производитель: Roca (Испания)
Описание:
Форма: прямоугольная
Материал: чугун
Длинна - 1600 мм
Ширина - 750 мм
Глубина -420 мм
Объём - 180 л
В комплекте ножки ,хромированные ручки 2 шт.
Ванна высшего качества, простой классической формы.
Отличается ослепительно-белым цветом, глянцевым блеском.
Гладкая ровная эмаль (шестислойное нанесение).
Борта ванны отвесные, что увеличивает ее вместимость.
22. КОШМАР НА УЛИЦЕ КОМАНДАРМА ТЯТИНА
На Киевском вокзале я купил из-под полы у какого-то деда
водку и портвейн «Агдам»: мне было просто необходимо напиться. Дома я постелил чистую скатерть, аккуратно нарезал хлеб, колбаску, еще кое-какую закусочную мелочь и сразу зачастил, сознательно чередуя два этих несопоставимых напитка. ^ Мне было так плохо, что единственным выходом было сделать себе еще хуже. Но поначалу мне, конечно, стало лучше — я подобрел. ведь это просто забавно: Буратино уводит у папы Карло бабу. Обхохочешься! Выпив еще, я даже решил поделиться этой уморительной новостью со Жгутовичем. а заодно сообщить, что, хотя пари я, по сути, выиграл, он тем не менее может пользоваться моей квартирой начиная прямо с сегодняшнего дня, точнее, ночи. Я даже придумал хорошую хохму, а это очень важно, когда проигрываешь. Хохма такая: мол. фривольных штукатур- щиц можешь в квартиру водить — только вольных каменщиков не смей!
Но телефон не работал. Ну конечно, его же отключили еще утром! Портвейн показался мне сладковатым, и я начал по вкусу добавлять в него водку, мысленно называя этот коктейль •• Битва при Калке».
А все-таки я проиграл! Жгутович этого еще не понимает, а я понимаю. Облизывающийся теоретик, когда менял папку, наверняка увидел, что никакого романа нет, и теперь он разболтает об этом всем. Не ко времени! Ох, не ко времени! Еще не все успели восхититься глубиной и стилистической мощью знаменитого романа <-В чашу-. Железный расчет разбился о бумажную случайность. Что мы имеем в результате? Акашина могут загрести.
Раз. Мне тоже достанется, особенно когда выяснится, что я раздавал всем папки с чистой бумагой. Два. Горынин теперь с одобрения Сергея Леонидовича перекроет мне кислород, по крайней мере на некоторое время. Это три. Изголодавшийся Жгутович превратит мою квартиру в остров внебрачной любви. Четыре. Мальвина спуталась со свежеострутанным Буратино, и сейчас он терзает ее тряпичное тельце своими деревянными конечностями! Пять! Я попытался вообразить, чем в этот момент могут заниматься Анка с Витьком, представил себе «моего глупого гения>? и эту нежнокожую гадину совокупляющимися в самой непристойной позе, какую только можно придумать. А придумать можно было многое! Например, вообразить, как Анка сейчас постанывает на мотив Равеля, потому что так она делает всегда, это неповторимый, фирменный звук ее любви. Стерва-а-а! Я схватил стакан с «Битвой при Калке» и швырнул его об стену: осколки разлетелись по всей комнате, а на обоях расплылось коричневое пятно, формой напоминающее Апеннинский полуостров. Я понял, что должен найти ее, дозвониться и сказать, проорать: между нами теперь уже на самом деле все кончено. И первым говорю это я. Я — а не ты!
Телефон не работал. Его отключили еше утром. ™
Что же мне теперь делать? Что?! Я знаю, что делать. Поеду в деревню к Костожогову и расскажу ему все — про себя, про Анку, про Витька, про этот дурацкий спор. Он посмотрит на меня своими яркими-преяркими глазами и простит, несмотря на то, что выбора я так и не сделал. Но тут я сообразил, что давно потерял
бумажку с его адресом... Ерунда! Я выйду на улицу и у каждого встречного буду спрашивать, где находится такое село, черт его знает, как оно называется, но там еще есть школа, где нет даже звонка, а есть завхоз, который, когда наступает перемена, звонит в большой колокольчик. И есть там еще одна примета: старинный вяз — к нему французы, когда шли на Москву, привязывали лошадей. Люди добрые — они подскажут. Ведь хоть кто-то обязательно знает, где находится это село... А если Костожогов меня не простит, если он будет сидеть не поднимая глаз?!. Что тогда? Нет, я не поеду к Костожогову, я поступлю по-другому. Я поступлю, как и должен поступать подмастерье Дьявола! И я расхохотался голосом оперного Мефистофеля. Как именно я поступлю, мне было еще неясно, но почему-то сразу захотелось поведать о своем решении мерзавцу Одуеву.
Но телефон не работал.
А что я, собственно, хочу сделать? Погоди... Решение очень простое, даже элементарное, многократно описанное в литературе, и оно разом избавит меня от всех мучений. Но какое? Я старался нашарить его в себе и назвать, но оно глумливо ускользало от меня, точно с детства знакомое слово, вдруг закатившееся в какую-то темную щель памяти. Я продолжал пить и с каждым стаканом все ближе подбирался к этому уже принятому, но все еще не пойманному и не названному решению. И вдруг я совершенно отчетливо понял, что должен сделать. Я убью их — обоих! Убью. И черное теплое счастье разлилось по всему телу. И этим своим непереносимым счастьем я должен был поделиться с Сергеем Леонидовичем. Только с ним. Он тоже хотел убить свою жену и хотя потом передумал, меня, конечно, поймет и одобрит. Я потянулся к трубке и, потеряв равновесие, грохнулся со стула.
Но телефон все равно не работал. А вот подняться я уже так и не смог...
Я лежал, вглядываясь в коричневое пятно на обоях, и постепенно куски моего существа какими-то головокружительно бесплотными сгустками стали отрываться от распростертого на полу тела и устремляться к стене, втягиваясь в это гудевшее с пылесос- ной жадностью пятно. А там, по другую сторону пятна, сгустки собирались, состыковывались, слеплялись, снова образуя меня, при этом ссорясь и попискивая, как крысы. Наконец я воссоединился: последними нашли свое прежнее место замешкавшиеся глаза. И я увидел, что стою в спальной горынинской дачи, перед знакомой широкой кроватью, и сжимаю в руке мельхиоровый столовый нож. А на сбитых простынях лежат они. Но Анки почти не видно из-за широкой, белой, лоснящейся от пота и потому похожей на блестящую консервную жесть Витькинон спины. Чтобы пробить этот панцирь, надо ударить со всей силы, двумя руками и в то место, где бурый загар шеи резко граничит с металлической белизной загривка. Я замахиваюсь... «Это бесполезно!» — тихо говорю' Анка, выглядывая из-под Акашина, как царевна-лягушка из-под коряги. Она пристально смотрит на меня. Он тоже оглядывается, но молча, причем голова его поворачивается на 180 градусов, точно шея — это вставленный в туловище штифт. -Почему?» — удивляюсь я. Разденься — тогда скажу!» — предлагает она. «Ты опять обманешь!» «Нет, раздевайся!»
Я снимаю одежду и втягиваю живот, чтоб выглядеть поатлетичнее. «Ты похудел...» — вздыхает она. -Почему?» — повторяю я свой вопрос. «Потому что ты просто убьешь себя...» -Почему?» «Да потому что вы сиамские близнецы! <• — смеется она. «Почему?» «Боже, какой ты тупой! Виктор, покажи ему». «О'кей — сказал Патрикей!» — ухмыляется Акашин и встает. И я вижу, что мы действительно сиамские близнецы: из его мохнатого паха тянется глянцево-красная, напряженно-подрагивающая пуповина, и заканчивается она в моем собственном паху, там, где прежде существовало мое мужское начало. «Трансцендентально»,— говорит Витек. «Что же делать?» — вопрошаю я. «Как что? — хохочет Анка, откидываясь на подушку,— Прыгать! Девочки очень любят прыгать через веревочку! Ты забыл?»
Нет. я не забыл... У нас во дворе были две подружки, они привязывали веревочку к бельевому столбу, потом одна из них вращала свободный конец, а другая прыгала. Затем они менялись местами. Это правда. Но я-то тут при чем? «Как при чем? Виктор, покажи ему!» Акашин хватает пуповину у самого основания и принимается раскручивать, а я стою, как столб. Анка вскакивает с кровати и начинает прыгать, словно через скакалочку: сначала на двух ногах, потом чередуя правую и левую, потом скрещивая ноги... Виртуозно, не задевая пуповину, описывающую свистящие, сливающиеся в красное свечение круги. Ее груди мечутся вверх-вниз, а короткие светлые волосы на лобке ерошатся от встречных потоков воздуха... «Ну, что же ты стоишь? — задыхаясь, кричит она.— Неужели ты ничего не хочешь?» -Тебя!» — отвечаю я. «Меня? Глупый, для этого нужно разрезать! Но никому в мире еще это не удавалось. Все операции заканчивались смертью. Кто-то один всегда умирал!» «Я не боюсь!» «Тогда режь! У тебя же нож... Режь!» — подпрыгивая все выше и даже зависая над полом, кричит она. «Режь, козел!» — орет Витек, все быстрее раскручивая пуповину. Я взмахиваю ножом: из рассеченной плоти, как из двух брандспойтов, начинает хлестать горячая кровь, заливая кровать, обдавая и обрызгивая нас всех с ног до головы. Анка подставляет пригоршни и жадно пьет дымящуюся кровь.
Я ощутил восхитительное облегчение и умер...
|
Корзина
